Содержание
- Уход, развод, разброд и шатания
- Взгляд дочери
- Другая жизнь
- «Отмузицировали»
- Профсоюзный жмот
- Что было, что есть, чем сердце успокоится
- Звонок надежды
— Мам, а ты что, так и просидишь сегодня в гордом одиночестве? Что-то на тебя не похоже — в День всех влюблённых…
В вопросе и комментарии к нему Тине опять послышалась некая издёвка, которую дочь и не пыталась скрыть в последнее время, то высказываясь по поводу её нарядов, то откровенно хамя в связи с её «кавалерами».
Уход, развод, разброд и шатания
Очередной скандал устраивать не хотелось, праздник как-никак. Ну и что, что условный, будто специально объявленный для малолеток, в которых гормоны бесятся и ищут признания в любви первому же встречному столбу. День святого Валентина…Придумают же… Когда-то сообщение о нём вызвало в ней бурю чувств точностью попадания в лично её судьбу. Муж Валентин — она Валентина. Кино ещё такое было. Потом, расставшись с «прошлым», она даже имя сократила до неузнаваемости, чтобы не вспоминать. И хотя это произошло не так уж давно, каких-то три года назад, тропинку в те времена постаралась зарастить бурьяном до непроходимости. И дочке категорически запретила проведывать «папашку».
Из семейной жизни она выскочила, как из общего вагона, где не продохнуть, тебе постоянно наступают на ноги и даже вид за окном можно разглядеть только из-за чьего-то затылка (затылок, в принципе, был родной, но мысль, что только он будет мелькать впереди, в какой-то миг вызвала испуг, да и незамужние подруги своим наглядным примером звали к чему-то иному, чем семейные обеды и такие же ужины). Скукотища… А ведь есть и другие вагоны: плацкартные, купейные, СВ, наконец. Просьба не путать с последним по счёту, в который женщина в определённом возрасте норовит вскочить на ходу. Когда тебе тридцать с хвостиком, мысли о другом: о помеле, на котором, как булгаковская Маргарита, можно улететь к чему-то неведомому и уже по этой причине сладостно-запретно-прекрасному. В общем, об открытой форточке. Тина и шмыганула…
Уход, развод, разброд и шатания… Так бы она охарактеризовала последующее бытие. Уход — условный, в квартире-то осталась она. Развод — настоящий, где муж до последней минуты смотрел на неё, как брошенный пёс (слабак всё-таки). Дочь, двенадцатилетняя пигалица, которую она прихватила с собой, как «настоящая мать», этих её сердечных порывов не оценила. Будто закрыла свою душу на замочек и ключ выбросила с девятого этажа. Ищи-свищи. Первые полгода смотрела волчонком, готовым в любую минуту цапнуть за руку. Потом, правда, присмирела, откровенно не нападала. Только дала понять, что никого из потенциальных кандидатов на роль нового «папы» не примет.
Так Тина и не водила никого домой. Да и не столько уж их и было, чтобы пугаться. Так, несколько ступенек. Называя их про себя и с подругами именно этим словом, Тина имела в виду старый анекдот о том, что женщина тогда попадёт в рай, когда на лестнице, ведущей к небесам, будет побольше ступенек-измен. Она сама и вымостила всего-то три. По одной на каждый год без Валика — такого правильного и обыкновенного, без привычки заглядывать в чужие окна, безоглядно уверенного в ней. Может быть, чтобы хоть раз заставить его удивиться, встряхнуться, она и пустилась во все тяжкие?
Взгляд дочери
Да что там теперь судить-вспоминать. Чтобы как-то подлизаться к дочери, Тина выдала комплимент внешнему виду той и искренне похвалила забавный поясок поверх свитера — смесь металла, кожи, каких-то бусинок.
— Дружок подарил? — спросила примирительно. — У него неплохой вкус. Небось, вместе ходили, выбирали? Мужики нынче без фантазии пошли, сплошной примитив.
— Не скажи, — парировала дочь. — Может, только тебе такие попадаются? Есть и другие. МОЙ из их числа. И я очень люблю его. Как никого другого, и иду сегодня к нему, — выдала почти с вызовом.
Тина не успела испугаться такой постановке вопроса из уст пятнадцатилетней акселератки (когда успела вырасти?). Сама ведь втюрилась без памяти в Валика ещё в школе, поженились сразу после выпускного, и дочку произвели, как по заказу, в положенный срок. Ужасно захотелось обнять родное чадо и выдать ей что-то отчаянное о том, что все мужики — сволочи. Но что-то остановило. Может быть, взгляд дочери, словно прибивший её к косяку двери, как к позорному столбу.
— Не скучай тут без меня, — бросила на ходу. — В конце концов обзвони всех своих…
Кого именно, не уточнила, простучала каблучками по лестнице, унося за собой облачко лёгких духов и аромат молодости, который ни с каким другим не спутаешь и не сравнишь. Оставив Тину в пустоте квартиры один на один с телефоном.
Другая жизнь
Роясь в записной книжке (номера принципиально не запоминала и мобилку ими не засоряла), она наткнулась на те цифры, с которых и началась её другая жизнь.
Начальник отдела млел в её присутствии, всякий раз, проходя мимо, норовил затронуть. Его взгляды были так красноречивы, подтекст каждой фразы включал где-то внутри странное чувство маленького пожара.
С Валиком, как с огнетушителем, всё было спокойно, никаких возгораний, железобетонная уверенность в его любви к ней, и, соответственно, металлический привкус привычки вместо остроты ощущений. За остротой она и рванула.
Начальник откликнулся на её призыв коршуном, уставшим ходить кругами в небе. Их первая гостиничная встреча напоминала фрагмент из фильма «17 мгновений весны»: пароль глазами, партизанское проникновение в номер. Даже когда щёлкнул замок, он заговорщически шептал и всё оглядывался, словно ожидая, что из-за портьеры в любую минуту может выскочить законная жена и прибить его на месте сковородкой, захваченной специально из дома. Поэтому от испуга излишне потел. В памяти гвоздиком засело не бурное проявление чувств, а его влажные ладони. Что, впрочем, не помешало им сделать связь регулярной: в день зарплаты и аванса, когда жена ослабляла бдительность и наивно верила, что он с друзьями ходит в баню (он, кстати, реально перед уходом отмывал в душе запах духов Тины).
Её Валик не был столь наивным. Расшифровал мгновенно, но вопрос ребром ставить не спешил, всё пробовал поговорить, объясниться. На полумеры не пошла именно она. Мол, померла любовь, так померла, хочу вернуть девичью фамилию.
…Он ушёл. А она, удерживая вырывающуюся из рук дочь, почувствовала, что и сама словно разрывается на две части. Но переборола слабость, успокоив себя, что одна не останется, что если очень постараться, уведёт за собой начальника, как козлика на верёвочке. Однако столкнулась однажды в коридоре с его беременной женой… и дала задний ход. Тем более, что к этому моменту встретила бывшего одноклассника, в которого была влюблена без памяти и безответно в глубоком детстве.
«Отмузицировали»
Дима с малолетства потрясал всех своей оригинальностью. Выразительнее всех подвывал на уроках учительнице пения. Чаще других выдавал что-то заумное, раньше других начал бренчать на гитаре.
Хотелось взять его за руку и долго-долго идти куда-то по полутёмной улице. Но этого так ни разу и не случилось. Валя просто млела издалека. А потом появился Валька — субъект попроще, куда реальнее и, самое главное, преданнее. Он даже портфель её таскал с придыханием.
Увидев Диму во Дворце культуры на сцене, в окружении дамского струнного ансамбля, Тина (к тому времени она уже избавилась от двух первых слогов) решительно пошла на абордаж, оттеснив потрясающих цветами поклонниц.
Он отозвался сразу. Первый же вечер у Димы дома (не женился до сих пор!) прошёл на одном дыхании. Точнее сказать, на одном речитативе его восторженного восприятия мира и собственного постамента в оном (естественно, отвоёванного талантом и усердием).
Порой Тине хотелось иронично пощупать его макушку на предмет обнаружения нимба. Но, подхваченная этим себялюбивым монологом и неплохим сексом, она, как по установке психолога, замирала обалдевшим кроликом и даже гордилась фактом, что столь великий человек снизошёл до неё.
Понадобилось время, чтобы понять: вот так витийствует он для всех, а не для неё персонально. Зомбированные им соперницы выплывали то слева, то справа, оттесняя Тину на «галёрку»… Поймав себя однажды на мысли, что ей очень хочется расколошматить на голове этого самовлюблённого болвана гитару вместе с домрой (этот инструмент он освоил в соответствии с веяниями времени), она вышла из его жизни, как из зала, даже не проверив, заметил ли он это. А вот дочь просекла сразу, подведя вечером черту философским замечанием: «Итак, вы отмузицировали»…
Профсоюзный жмот
Её третья ступенька выплыла от страха перед одиночеством. С великим борцом за справедливость и права человека (а на самом деле — профсоюзным деятелем-неудачником) её познакомила подруга, к тому времени вышедшая замуж и испытывающая угрызения совести по этому поводу. Сообщила по секрету, что тот на грани развода, и потому самое время брать его тёпленьким.
Александр, как и Дмитрий, тоже любил много говорить (причём даже без намёков на интим), но в кафе, где нужно было оплачивать счёт, последнее слово оставлял за ней.
После нескольких месяцев таких пуританских свиданий, ощутив заметную брешь в финансах и откровенно затосковав, Тина поняла, что сыта по горло общением с профсоюзным жмотом. Лучше бы с дочкой куда сходила.
А ведь Валька никогда не жмотился… Вспоминать бывшего мужа и сравнивать с ним всех, кто попадался на пути, для неё вошло в привычку, не без элементов садомазохизма. Больно, конечно, и вернуть нельзя, но ведь было же так хорошо когда-то в её жизни…
Что было, что есть, чем сердце успокоится
Три обязательных пункта карточного гадания, на которое провоцировали пустые вечера, ответы давали расплывчатые. Такие же, какими стали телефонные номера на затёртых страничках блокнота.
Ну вот сейчас она позвонит первому, ставшему уже ещё большим начальником. Он сменит памперсы младшенькому и примчится по старому адресу. От него будет пахнуть молоком и борщом, любовно приготовленным супругой. Будет пылким и страстным, поглядывая на часы, опасаясь, что если стрелка перемахнёт обязательную отметку (он ведь в магазин рванул), его служебная машина, в которой теперь постоянно дремлет верным бобиком шофёр, превратится в тыкву.
«Вот тебе, вот тебе!». Тина решительно замарала этот номер и перешла к следующему.
…Дима. Этот запоёт в ответ, как хор имени Турецкого (если, конечно, ещё не занят вечером). И всё о себе, таком замечательном. Ну и что, что в постели устроит «высший пилотаж». Его «талантов» не хватит на то, чтобы взять её за руку и поцеловать в особую точку на запястье, известную только ей и Валику (не буду, не буду его вспоминать!). Вычеркнула номер. А заодно и целомудренного жадного борца за справедливость.
На одной из страничек в глаза бросился набор цифр, до боли знакомый. Она вспомнила, как они всей семьёй покупали телефон Валентину 14 февраля — целую жизнь назад. Как пытались выучить номер наизусть, Оля даже придумала для этого смешную мелодию. И вместе они пели её несколько раз, «закрепляя» на всякий случай. По этим полузабытым нотам она и набрала номер, сама не зная, чего ждёт от разговора.
Звонок надежды
… Трубку подняли почти сразу, внутри что-то ёкнуло, а потом взорвалось оглушительно бомбой: ответил женский голос. Замерев, как девчонка, она в панике (так и надо тебе, не век же ему одному куковать) за десятые доли секунды прокрутила в голове всё, что могла. И, наверное, запустила бы мобильником в стенку, если бы в сознании не щёлкнуло: «Это голос Ольки. НАШЕЙ Ольки!»
Та продолжала взывать к ней издалека: «Мам, ты чего шифруешься? Я узнала твой номер. Ну не молчи же!»…
Так и не ответив, Тина опустилась в кресло. «Так вот куда уходила моя девочка. Они вместе. Им хорошо». Чувство горечи перехватило горло. А ещё зависти. Но его сразу сменило другое, почти невероятное ощущение того, что они обязательно сейчас придут сюда, к ней. На её «позывной». Откликнутся, поймут… Простят, может быть…
В те первые полчаса, что она отвела им на дорогу, Валентина успела поменять несколько платьев, два раза обновить макияж, размываемый невольными слезами, напиться валерьянки на всякий случай. Такого волнения она не испытывала давно. А может, и никогда до этого?
Даже представить не могла, какой вулкан способен в ней разбушеваться: от чувства ужасающей вины за собственную глупость до дикой надежды на то, что разбитая ею семья, как чашка, соберётся из осколков и, подпрыгнув с пола, вдруг окажется у неё в руках. Целёхонькая!
Какие слова нужно найти? Какие действия предпринять, чтобы сбылось? На колени бухнуться, мол, прости, святой Валентин? Или дать понять, что у неё всё прекрасно, так, минутная слабость, спасибо, что зашли проведать…
Самой страшной из всех этих сумбурных мыслей была одна: а если ничего не произойдёт? Никто не позвонит в дверь? Не прошуршит в ней своим ключом? Как она будет жить дальше, в своём свободном до тошноты полёте?..
…Но в дверь позвонили.
Покупайте электронные версии наших изданий
Подпишитесь на обновления сайта — получите спецвыпуск «Чеснок» в подарок!
Следите за нами в Facebook и Telegram
Читайте также:
